Зайцева гора

Воспоминания и размышления о войне

Александр Бураков

(из фронтового дневника М.А. Аллера)

Ушел из жизни Михаил Абрамович Аллер - ветеран Великой Отечественной войны, участник штурма Зайцевой Горы. Ушел тихо, незаметно, как незаметно уходит в прошлое все то, что связывает его поколение с прошедшей войной. Но остался его фронтовой дневник воспоминаний и размышлений о войне. Долгое время он был недоступен чужому взору. Лишь не многие знали истинную тому причину. Это время не было потрачено впустую: дневник пополнялся свежими воспоминаниями, заново переписывался. И каждый восстановленный эпизод, словно лезвие бритвы, пронизывал войной его израненную душу. А память все возвращала и возвращала ему, казалось уже навсегда забытые, сюжеты: лица друзей, безвозвратно ушедших в болотную мглу смоленских лесов, свежий запах крови растерзанной шальным снарядом человеческой плоти, последний кусок сухаря, разделенный пополам с таким же солдатом, как и он сам, лик смерти с ее могильно - леденящим прикосновением. Многое пришлось пережить простому солдату, пережить, чтобы рассказать сегодняшнему поколению о том, какую цену заплатил наш народ за мирное небо над его головой, за сегодняшнее его сытое благополучие.

Михаил Абрамович был одним из немногих уцелевших в боях за мало кому известную в Смоленской (ныне Калужской) области высоту 269,8.

Сколько их было на пути в Берлин у советских солдат? Не счесть. Но для него на всю оставшуюся жизнь названия «Зайцева Гора» и «высота 269,8» звучали как пароль, как пропуск в прошлое. Не от того ли единственный раз в году, 22 июня, в день своего рождения, он рвался туда, где на склонах высоты 269,8 полегла его дивизия. «Глазовская Горка» - таким мирным названием еще до войны окрестили местные жители высоту 269,8. Целый год (с марта 1942 по март 1943 г.г.) ее штурмовали девять дивизий 50-й армии генерал-лейтенанта И.В. Болдина. Штурмовали в «лоб» промокшие и полуголодные, без поддержки авиации и артиллерии с одним лишь приказом: «Перерезать Варшавское шоссе». Целый год приказ не был выполнен ни одной из этих дивизий. Эта высота, проклятая живыми и мертвыми, оказалась не по зубам нашим полководцам, которые с необъяснимым фанатизмом бросали на её штурм тысячи и тысячи потенциальных смертников. После войны немногочисленные оставшиеся в живых ветераны назовут ее Калужским Малаховым курганом, а поэт-фронтовик, воевавший в 146 Казанской стрелковой дивизии, участник тех боев Александр Лисин – высотой смертников.

В двух километрах от неприступной высоты, на самой высокой точке Калужской области расположилась деревня Зайцева Гора, которая была обозначена на картах двух противоборствующих сторон, как важный стратегический узел обороны на Варшавском шоссе для одних и конечной целью наступления, для других. Ставка поставила перед командующим 50-й армией Болдиным конкретную задачу – перерезать Варшавское шоссе в районе деревни Зайцева Гора

и обеспечить на данном участке фронта выход из кольца окружения кавалеристов 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майора Павла Алексеевича Белова

и десантников 4-го воздушно-десантного корпуса полковника Александра Федоровича Казанкина.
    «Как известно, в 1942 году летнего наступления на Москву не было. А мы к этому готовились, и большие силы были сосредоточены на Западном фронте, Московская битва перешла в Ржевско-Вяземскую операцию, где шли кровопролитные бои с колоссальными людскими потерями. Несмотря на то, что в районе Зайцевой Горы в течение года мы так и не пробили брешь в глубоко эшелонированной обороне гитлеровцев, мы все же смогли отвлечь на себя те силы вермахта, которые Гитлер планировал перебросить на юг, в район Сталинграда и Кавказа. Ценой невосполнимо колоссальных потерь нам это удалось. К сожалению, частям Белова и Казанкина пришлось переходить Варшавку в другом месте, в направлении города Кирова, в районе боевых действий 10-й армии» (из дневника М.А. Аллера)
    В разгроме противостоящей группировки противника в районе Зайцевой Горы одна из главных ролей отводилась 50-й армии. На момент начала боевых действий в ее состав входили: 116-я, 146-я, 173-я (бывшая 21 дивизия народного ополчения), 239-я, 290-я, 298-я, 58-я и 336-я, 69-я стрелковые дивизии, а также 11-я, 32-я, 108-я и 112-я танковые бригады. Немного позже в состав 50-й армии влилась 385-я Киргизская стрелковая дивизия, вышедшая из-под подчинения 10-й армии. В составе штурмовавших Зайцеву Гору воинских формирований была и 413-я стрелковая дивизия 49-ой армии.
    «Наша 58-я стрелковая дивизия воинскими эшелонами прибыла на станцию Дабужа Мосальского района Смоленской (ныне Калужской) области 7 апреля 1942 года.

Затем пешими колоннами отправились в район боевых действий. Во время передвижения мы видели вместо деревень, торчащие из-под снега печные трубы. Удручающее зрелище. На подходе к боевым позициям в лесу противник открыл по ещё не развернувшимся колоннам нашего 170 стрелкового полка мощный артиллерийский и минометный огонь. Это было ужасное первое боевое крещение. По всему лесу раздавались стоны и крики о помощи. Еще не заняв боевых позиций, наш полк в первый день понес большие потери убитыми и раненными» (из дневника М.А. Аллера).

58 стрелковая дивизия прибыла на передовую в самый разгар наступательных боёв на Зайцеву Гору и явилась последним резервом Ставки для 50-й армии. Намеченный участок прорыва – деревни Фомино 1, Каменка – не был достаточно изучен. Почти сплошной лесисто-болотистый район имел узкий трехкилометровый коридор, ограниченный с одной стороны Шатиным болотом,

с другой - лесом и запирался опорными пунктами Фомино 1, высота 269,8, Фомино 2, Зайцева Гора. Рубеж по фронту против развернувшихся частей 58-й стрелковой дивизии занимали 267-я пехотная и части 10-й моторизованной дивизий вермахта, участвовавшие ранее в боях под Тулой и Калугой и имевшие к тому времени большой боевой опыт. Мощной ударной силой, противостоящей наступавшим частям 50-й армии, были 73-й и 74-й танковые гренадерские полки 19-й танковой дивизии.

К тому же наступившая ранняя весна внесла свои коррективы в планы наступления советских войск. Весенняя распутица, разбитые грязью дороги нарушили тыловое сообщение с передовыми частями, оставив их без продуктов питания и боеприпасов. Артиллерия наших наступающих частей была лишена возможности из-за бездорожья выйти к переднему краю для поддержки пехоты.

    «Наступил голод, который мы испытывали все время. Мы стали поедать дохлых и убитых лошадей. Было ужасно противно есть эту конину без соли. Пили болотную воду и воду из луж растаявшего снега, где нередко лежали трупы. У нас были пробирки с таблетками хлора, но пить воду с хлором было еще противнее. Поэтому я пил воду без хлорки, с болотно-трупным душком. Человек ко всему рано или поздно привыкает, к этому тоже можно было привыкнуть. У многих появился кровавый понос. Я на ногах перенёс гепатит, солдаты обратили внимание на то, что я пожелтел. У меня распухли ноги от голода. Можно было все стерпеть: и обстрел из вражеских орудий, и пронизывающий человеческую душу вой «Юнкерсов» над твоей головой и любую физическую боль от полученных ранений и даже смерть, которая ходила за тобой по пятам, но голод – никогда!» (из дневника М.А. Аллера)
    Проблему голода, каждый решал самостоятельно. К примеру: в соседней, 146-й стрелковой дивизии, молодые бойцы-татары, отваживались на дерзкие вылазки на передний край обороны противника. Под покровом ночи они воровали лошадей перед самым носом у гитлеровцев. Искусно работая острыми, как бритва ножами, мастера своего дела оставляли в считанные минуты от кобылки или мерена один скелет. Все остальное моментально перекочёвывало в сидоры лазутчиков. Спустя некоторое время на немецкие позиции ветер гнал сладковатый запах вареной конины. Но это были редкие, если не сказать, крайние исключительные случаи. Зная, что за подобную дерзость «героев» следовало сурово наказывать, наше командование, в виду исключительной ситуации, «закрывало» на это воинское преступление глаза. Ни гужевой транспорт, ни гусеничная техника не в состоянии были преодолеть непролазную грязь. По этой причине в некоторых, в том числе и в 58-й стрелковой дивизиях, с передовой снимались тысячи бойцов и отправлялись в тыл за боеприпасами и продовольствием.

Измотанные после тяжелых боёв, преодолевая болотную топь и речные преграды, погружаясь по грудь в ледяную воду, наши бойцы на своих плечах доставляли на передний край снаряды и мины, ящики с патронами и гранатами.

В холщёвых мешках, которые перевязывались тугим узлом и перекидывались через плечо, была гречневая каша. 30-километровый отрезок смоленской земли от Зайцевой Горы до станции Дабужа был в те дни для 50-й армии своеобразной «Дорогой жизни». То количество боеприпасов, которое доставлялось на передовую, хватало лишь на первые минуты боя, несмотря на установленный жесткий лимит. С наступлением сумерек следующего дня все повторялось заново. Следует напомнить, что места сосредоточения 58-й и соседней 146-й стрелковых дивизий находились в географически крайне невыгодном положении - в низинной болотистой местности, граничащей с Шатиным болотом. Отсюда эти дивизии уходили в бой, сюда же ее остатки возвращались.

Несмотря на это атаки на высоту 269,8 продолжались непрерывно: наступление сменялось обороной и снова наступлением фото 12. Дивизии таяли на глазах, как весенний снег и нуждались в пополнении и отдыхе. Но резервов не было, как не было всем обещанного отдыха. Поредевшие от невосполнимых потерь полки и батальоны вновь и вновь вгрызались «зубами» в политые кровью склоны высоты 269,8 фото 13.

«После нескольких таких атак мы заняли деревню Фомино 1, откуда попытались атаковать сильно укрепленные пункты Фомино 2 и высоту 269,8 за которыми находилось Варшавское шоссе. В упорных боях с большими потерями нам удалось занять южный склон этой высоты. Немцы, в отличие от нас, занимали более выгодные позиции фото 14. С гребня высоты 269,8 вся наша оборона просматривалась на всю глубину болотистого луга фото 15. А за противоположным склоном у противника были сильно укрепленные позиции и Варшавское шоссе, по которому из Милятина и Спас-Деменска перебрасывались резервы на намечаемый участок прорыва наших дивизий. Каждый день с утра до наступления темноты наши позиции непрерывно подвергались артиллерийским и минометным обстрелам,

которые точно корректировались висящим над нашими позициями двухфюзеляжным «Рамой» - самолетом-разведчиком, «Фокке-Вульфом-189». Отсюда большое количество убитых и раненых с нашей стороны. Вражеская авиация методично, квадрат за квадратом, обрабатывала не только наш «передок, но и второй эшелон и тыловые коммуникации. Особенно свирепствовали пикирующие бомбардировщики «Юнкерсы-87» фото 17. Пользуясь своей безнаказанностью, немецкие летчики на малой высоте нависали над нашими головами и на бреющем полете, почти в упор расстреливали нас из всего пулеметно-пушечного вооружения. Однажды самолет пролетел надо мною так низко, что я смог разглядеть улыбку на лице немецкого пилота и цвет его волос – они были рыжие. Вдобавок, немецкий летчик погрозил из кабины мне кулаком. Там, под Фомино я впервые увидел знаменитую «карусель» - это такой вид бомбардировочно-штурмового удара. На высоте около 1000 с небольшим метров «Юнкерсы» выстраивались в круг для бомбежки и поочередно с включённой сиреной пикировали на цель, затем, «отработав», один выходил из пике, другой заходил следом. Зрелище, с одной стороны завораживающее, с другой – жуткое, если не сказать больше – зловещее. Человек в этот момент становится настолько беспомощным и незащищенным, что, даже находясь в укрытии, не может себя чувствовать в безопасности. Да к тому же этот звук, похожий на звук иерихонской трубы, пронизывающий до мозга костей выбивал из равновесия даже тех, кого, казалось бы, ничем не пробьешь. И чем больше была скорость пикировщика, тем громче завывала сирена. Кто хотя бы раз в своей жизни попадал под такую «карусель», тот по гроб жизни не забудет о ней. Как только немецкая авиация отбомбит, вновь звучит приказ: «Вперед, на высоту! Добьём врага в его логове!» А добивать то, порой, было и не кем. Одни раненые кругом, да убитые» (из дневника М.А. Аллера)

Вся эвакуация раненых происходила только в ночное время суток и любые попытки добраться до них днем были обречены. По этой причине многие умирали, так и не дождавшись помощи. Немецкие снайперы фото 19, засевшие на старом кладбище, примыкавшем к окраине деревни Фомино 2, контролировали все тропинки, ведущие к подножью высоты 269,8. Подходы к немецким позициям были заранее пристреляны. Прицельный огонь не давал нашим бойцам высунуть голову из окопов. Со слов Михаила Абрамовича: « большую нужду приходилось справлять на саперную лопатку и выбрасывать ее за бруствер окопа». Тем временем наступательные бои наших дивизий постепенно достигли своего апогея. Потрепанные в беспрерывных боях стрелковые дивизии нуждались в пополнении. В ночь с 27 на 28 апреля остатки соседней 146-й Казанской стрелковой дивизии передали свой участок фронта 58-й стрелковой дивизии, а сами отошли в резерв 50-й армии на доукомплектование и кратковременный отдых.

Наступило Первое мая. В честь знаменательной даты ночью на передовую нашим бойцам доставили продуктовый набор: водку, краковскую колбасу (целый кружок), сухари и консервы. Можно только себе представить! После раскисших от болотной влаги сухарей и горохового концентрата такая еда нашим бойцам показалась каким-то чудесным подарком. Кто-то принялся бережно делить на части свой праздничный паек, заворачивая каждый кусочек в холщевые тряпицы и также бережно укладывать в свой вещевой мешок. Были и такие, кто тут же стал утолять свой «животный» голод с одной только мыслью в голове: «Умру, но сытым. А там что будет, то будет». Эти люди заслуживали не порицания со стороны своих товарищей, а человеческого сострадания. Ведь те, кто пережил весь этот ужас прекрасно понимали, что значит идти в свой последний бой на сытого, откормленного врага с полупустым желудком.
«В большой воронке от фугасной бомбы рядом с передним краем обороны я и несколько солдат собрались делить еду, при этом громко разговаривали. Может быть мы были услышаны немцами. Вдруг со стороны немецких позиций раздался необычный рев. Вслед за этим загорелась земля, на некоторых солдатах загорелась одежда. Сразу немцы в полный рост пошли на нас в атаку и повели неприцельный автоматный огонь. Отстреливаясь на бегу я дал команду отходить лощиной ближе к лесу. Отступили до траншей второго эшелона. Нас оказалось в траншее только четверо: исполняющий обязанности командира батальона лейтенант Минаков, его ординарец, комиссар батальона и я. Не успев отдышаться, я получил от старшего по занимаемой должности приказ доложить нашему начальству о произошедшем. Разыскав в одном из полуразрушенных блиндажей майора Мартынова, я доложил ему, что противник уничтожил нашу оборону огнемётом. На что майор, обругав меня отборным матом, сказал, что это был не огнемёт, а новое немецкое оружие шестиствольный миномёт «Небельверфер 41» фото 20, прозванный нашими солдатами «Вонюша» (через букву «О» - прим. автора), и приказал нам вернуть свои утраченные позиции» (из дневника М.А. Аллера)

Под мощный залп немецкой реактивной установки попали не только передовые части 58-й стрелковой дивизии, но и её соседи, госпиталь 146-й Казанской стрелковой дивизии, расположившийся в пятнадцати километрах от передовой, в деревне Сининка. Со слов военврача госпитального взвода 171-го санитарного батальона 146 стрелковой дивизии Ирины Сергеевны Михайловой, реактивные снаряды попадали в палатки, где находились раненные бойцы. Многие сгорели заживо, так и не поняв, что произошло. В том обстреле погибло несколько подруг Ирины Михайловой по медсанбату. С наступлением сумерек следующего дня был получен приказ по 170 полку 58-й стрелковой дивизии выдвинуться на исходные позиции для атаки на высоту.
« Мы вышли на исходный рубеж, как вдруг услышали далеко со стороны леса необычный гул и увидели, как огненный смерч, озарив небо над нашими головами, обрушился на высоту. Так впервые увидел, как работали «Катюши» фото 21. Мы пошли в атаку, заняв прежние рубежи на южном склоне высоты 269,8. К моему удивлению, окопы, из которых нас выбили и которые мы вернули себе обратно, оказались пустыми. На бруствере лежало несколько убитых немцев, которых в спешке или по какой другой причине они не забрали с собой. Скорее всего, выбив нас из занимаемых позиций, немцы отошли назад. Необычная тактика ведения боя. Этот сценарий повторится в марте 43-го, когда выравнивая линию фронта немцы оставят и высоту 269,8 и Зайцеву Гору фактически без боя. Но до этого было еще далеко, а пока, закрепившись на отвоеванных позициях южного склона высоты, мы приготовились к отражению новой атаки гитлеровцев, но вместо ожидаемой пехоты на нас обрушился ураганный огонь минометной батареи» (из дневника М.А. Аллера)

Произошедшие в последующие дни события Михаил Абрамович вспоминал с особым волнением и болью в сердце. Попав на высоте 269,8 под минометный огонь немецкой батареи, он сделал для себя самого страшное открытие: он был уверен, что мины, выпущенные с немецких позиций, предназначались ему и только ему. Ему показалось, что в тот момент он находился под прицелом всей вражеской батареи. Один, как живая мишень. Такова человеческая сущность - выдавать желаемое за действительность. От страшных разрывов склоны высоты то и дело вздрагивали, выворачивая из своих внутренностей целые пласты земли. Одна мина разорвалась совсем рядом, попав в еще не остывшее от боя и жизни лежащее в десяти шагах человеческое тело, разметав его внутренности в разные стороны. Ему хотелось одного, чтобы следующий выстрел положил конец всем его мучениям. Но как нарочно мины ложились совсем рядом, и от каждого их разрыва он чувствовал адское дыхание приближающейся смерти. В тот день она была в двух шагах от него, но забрала она с собой кого-то другого.
«18 мая в полдень немцы открыли ураганный минометный огонь. Первая мина попала в перекрытие моего окопа. Мы оказались заживо погребенными. Когда я очнулся от резкой боли, то почувствовал, что оторвана левая нога. Минометный огонь продолжался, и я очень хотел, чтобы еще одна мина добила меня. Было ясно, что при оторванной ноге в такой обстановке мне не выжить, кроме того немцы в любую минуту могли пойти в атаку. Приподняв голову, я увидел вокруг себя одних убитых. Попытка позвать на помощь не увенчалась успехом: вместо человеческой речи раздавалось одно мычанье. От полученной контузии в моей голове стоял страшный гул, и, какая-то нечеловеческая сила сдавливала мои виски до нестерпимой боли. Казалось, вот-вот моя голова разорвется на мелкие части. Но этого не произошло. Я по - прежнему лежал в пяти-семи десятках метров от немецкой передовой, с которой доносилась немецкая речь и игра на губных гармошках. Боль от полученного ранения ни на минуту не стихала. Я попытался напрячь все свои оставшиеся силы, чтобы посмотреть на оторванную ногу. К удивлению я обнаружил, что она была цела, но стала почему-то короче. Как потом выяснится - я получил закрытый перелом левого бедра и многочисленные осколочные ранения» (из дневника М.А. Аллера)

    Прошли сутки с того момента, как Михаил Аллер получив тяжелую контузию и множество осколочных ранений беспомощно лежал на склоне высоты 269,8. Впадая в беспамятство и каждый раз приходя в себя он боялся лишь одного: услышав его стоны немцы в лучшем случае кинут в его сторону гранату, в худшем… Об этом не хотелось думать. Где-то рядом шел бой: наши в очередной раз пытались овладеть соседним склоном, но немцы, словно заговоренные, сбрасывали нашу пехоту с высоты. Впрочем, Михаилу было уже не до этого. Как то незаметно над высотой опустились сумерки. Стрельба постепенно затихла, лишь приглушенные выстрелы ракетницы из немецкого окопа то и дело раздававшиеся где-то совсем рядом, нарушали зловещую тишину. Хотелось пить. Превозмогая сильную боль, Михаил дополз до небольшой воронки, наполовину засыпанной землей, на дне которой виднелась мутновато-рыжего цвета вода. Его не смутили ни её запах, ни цвет, ни то, что из воды торчал остов человеческого тела, разорванного при взрыве. Собрав последние силы, Михаил опустился на дно воронки. Ракеты, освещавшие то и дело болотистый луг перед высотой, позволяли ему лишь на мгновенья ориентироваться в кромешной темноте. Но вода была рядом, остальное всё уже не имело никакого значения. Глубокими тяжелыми глотками Михаил стал утолять свою жажду. Он чувствовал, как с водой его тело принимало чужую инородную плоть, какие-то склизкие и не естественно мягкие сгустки проникали с каждым глотком в его желудок. Через мгновенье, когда, осветив воронку, очередная ракета зависла над высотой, Михаил увидел поднявшиеся со дна мозги убитого бойца и прядь волос с его черепа. Там в воронке его и нашли санитары…
    От смерти Михаила Аллера спас его сослуживец, помощник командира взвода сержант Иванов, как выяснилось в прошлом уголовник. Благодаря своему напористому характеру и автомату (!) он добился, чтобы ему были выделены санитары для эвакуации своего раненого товарища. Дважды санитары пытались под покровом темноты приблизиться к немецкой передовой и дважды они попадали под пулеметный огонь, рискуя быть убитыми. Наконец, в ночь на 20 мая, преодолев освещаемую ракетами открытую местность, они разыскали на склонах высоты среди множества убитых, единственного оставшегося в живых Михаила Аллера. Обратный путь оказался не из легких: немцы, заметив удалявшиеся в сторону русских позиций силуэты с носилками, открыли по ним пулеметный огонь. Как только над полем зависала осветительная ракета, санитары резко бросали носилки, причиняя раненному невыносимую боль и залегали. Так повторялось до тех пор, пока они не добрались до опушки леса фото 22. Потом была дорога в армейский медсанбат, через болото, по гатям, по которым его перебитые кости тряслись барабанной дробью. Но настоящие испытания были впереди. Медсанбат, располагавшийся на окраине села Воронино был переполнен ранеными фото 23. «Откуда?»- звучал в те дни один и тот же вопрос. Его задавали каждому новичку, вновь прибывшему «оттуда», но не каждый мог ответить на него: некоторые были без сознания, некоторые пытались ответить глазами, потому что сил сказать что-либо уже не было, а некоторые умирали прямо на пороге госпиталя. Таких, как правило, сразу уносили за ограду села, где их уже ждала похоронная команда и, какой-то странный офицер выворачивая и мастерски опустошая карманы умершего, вдобавок что-то записывал в большую подбитую кожей тетрадь.
    «Так откуда, вы, братцы?»- вновь и вновь звучало в воздухе. «С Зайцевой! Откуда ж еще? Будь она неладна!» - выпуская в весеннее небо очередную сизую струю самосада, ворчали видавшие жизнь отцы-усачи, сидящие в очередь на перевязку. В медсанбате Михаилу наложили шины и на тех же носилках отнесли в крайнюю палатку фото 24, ближе всех развернутую к полевому аэродрому. Как потом выяснилось, с него происходила эвакуация раненых на «Большую Землю». Для этой цели были приспособлены фронтовые самолеты У-2, прозванный летчиками Люфтваффе «русфанер».

В тот день самолет с двумя раненными, летевший в Москву, был сбит немецким истребителем. На некоторое время нашим летчикам пришлось отказаться от полетов по опасному маршруту. В резерве оставалась Калуга. Эта новость не стала ни для кого секретом. Казалось, что её услышали даже тяжело контуженные раненые, которые по сути своей не могли ничего слышать, кроме звона в собственных ушах. По этой причине Михаила продержали в армейском медсанбате еще сутки. Он все еще надеялся, что в Калуге, куда перенесли эвакуацию раненых, ему не придется долго лежать: с такими ранениями, как правило, в госпиталях долго не задерживались. Но его путь до полного выздоровления оказался значительно длиннее, чем он себе мог представить: Калуга, Москва, Горький и, наконец, Ульяновск, конечный пункт его путешествия фото 26.

«В Ульяновском госпитале выяснилось, что кости бедра неправильно срослись. Драгоценное время было упущено. Возникла необходимость сломать слабую костную мозоль, ногу положить на специальный станок, и при помощи подковы со спицей, продетой ниже колена, провести вытяжение ноги фото 27. Перед этим нужно было, под наркозом, просверлить отверстие для спицы. Эфирный наркоз (в то время других наркозов не было) на меня не подействовал, повидимому, после контузии и всего пережитого. Помучившись со мной, главный хирург решил сверлить ногу без наркоза. Можно себе представить, какие муки мне пришлось испытать. Даже у медицинской сестры я увидел на глазах слезы. После того, как ногу положили на станок и подвесили груз, я испытывал беспрерывные не проходящие боли. Старшая медицинская сестра, студентка последнего курса медицинского института, по имени Маша, пыталась облегчить мои страдания и колола меня морфием, чтобы я заснул. Однажды, когда Маша почувствовала, что я стал привыкать к морфию, она дала мне выпить полстакана медицинского спирта. Но это не могло продолжаться систематически. Маша курила папиросы «Беломорканал». Она сунула мне в рот папиросу фото 28. Сделав одну затяжку, у меня закружилась голова и я заснул» (из дневника М.А. Аллера)

Вскоре пришло известие, что госпиталь, в котором Михаил находился на излечении, мог в любой момент стать прифронтовым. Немцы подходили к Сталинграду. Михаила Аллера отправили в глубокий тыл фото 29. Семь месяцев потребовалось ему для того, чтобы заставить больную ногу заработать. В декабре 1942 года медицинская комиссия вынесла свой окончательный вердикт, признав его ограниченно годным к строевой службе. Как и полагалось в таких случаях Михаилу выдали справку инвалида Отечественной войны 3-й степени. Несмотря на это он не терял надежды при первой же возможности вернуться в строй и продолжить свою воинскую службу. Всю осень 1943 года Михаил Аллер обивал пороги Райвоенкомата, упрашивая отправить его на фронт. Ответ был один: «Призовём, когда придет разнарядка на офицерский состав». Наконец, в середине января 1944 года его вызвали на комиссию ВТЭК, которой предстояло определить степень годности для строевой службы. Михаил случайно узнал, что разнарядка для призыва оказалась достаточно большой. Появилась надежда воспользоваться представленным случаем попасть на фронт. К удивлению всех, так называемый «тщательный отбор» носил чисто формальный характер. Всё сводилось к простым беседам и не менее формальным осмотрам «призывников». Для Михаила сделали «исключение»: главный врач медицинской комиссии попросил сделать его несколько уверенных шагов без «посторонней помощи». Михаилу это удалось, несмотря на то, что коленный сустав до конца еще не был разработан. Впрочем, врачей этот изъян не очень то и волновал, их окончательное заключение соответствовало их общему мнению: «Годен!» В тот момент Михаил Аллер еще не понимал, что за этот сиюминутный успех ему придется вскоре жестоко и несправедливо расплачиваться. Так он попал в 310-й гвардейский стрелковый полк 110-й гвардейской стрелковой дивизии 2-го Украинского фронта в должности командира взвода связи стрелкового батальона. Михаил отлично понимал, что рано или поздно тяжелое ранение ноги даст о себе знать. Но необходимо было сделать так, чтобы об этом никто и никогда не узнал.
«Со своей должностью я справлялся, пока под Кировоградом шли наступательно - оборонительные бои. Но во время пеших походов, особенно при длительном переходе в условиях февральской распутицы на другой участок фронта, в район Корсунь - Шевченковской битвы, мне было невыносимо тяжело. Ноги увязали в черноземе. Я часто отставал, в конце колонны залезал в повозку с катушками кабеля и телефонной аппаратурой, а на привалах догонял. Все чаще меня стала беспокоить ноющая боль в коленном суставе и бедре. Но об этом я никому не говорил. После форсирования Днепра начались широкомасштабные наступательные бои. Затем после уничтожения Корсунь – Шевченковского котла, в марте 1944 года началось стремительное наступление 2-го Украинского фронта. Это был уже не 42-й год, когда мы длительное время на одном месте вели кровопролитные оборонительно-наступательные бои, а - 1944 год. Вопреки всем правилам военного искусства, эта наступательная операция была признана молниеносной. История войн не знает более широкой по размахам и сложности операции, которая была осуществлена в условиях полного бездорожья и весеннего половодья» (из дневника М.А. Аллера)

Преодолев 320 километров за весьма короткий срок, войска 2-го Украинского фронта первыми вышли к государственной границе с Румынией. В таких непростых условиях пехота вырвалась вперед, но из-за непролазной грязи техника и обозы отстали. Наступление наших войск оказалось столь стремительным и сокрушительным, что немцы, бросив свою технику, которую сковал вязкий чернозём, отступали в большинстве своем пешими колоннами фото 30. По пятам наступавших войск 2-го Украинского фронта двигался СМЕРШ, прочесывая освобожденные города и села, а также зачищая армейские тылы и коммуникации не только от предателей и дезертиров, но и от отставших от своих колонн бойцов Красной армии. Отстал и Михаил. Он чувствовал, что с больной ногой ему не догнать свой полк. После форсирования Днестра, потеряв направление своей дивизии, окончательно исчезла последняя надежда отыскать своих. Отлично понимая, чем все это могло для него закончиться, Михаил решил явиться в штаб любой дивизии и рассказать, что с ним произошло. Блуждая в прифронтовой полосе, он забрел в одну пустую полуразрушенную деревню. Собрав окурки в первом попавшемся доме, Михаил присел на лавочке, чтобы спокойно обдумать как вести себя на допросе. По наивности своей он надеялся, что его поймут и отправят в расположение своей части. Не успев поднести зажженную спичку к окурку, Михаил почувствовал резкий тычок от приставленного автомата под левую лопатку спины и чей-то тихий, но вполне уверенный голос: «Руки». Михаил, интуитивно подняв их, попытался привстать со скамейки. Через мгновенье чьи-то ловкие пальцы уже во всю шарили по его карманам, извлекая их содержимое прямо на землю. Но кроме окурков и куска чёрствого хлеба у него ничего не было. Неожиданно перед Михаилом во всей своей красе вырос рослый детина с автоматом наперевес. Михаилу Аллеру не надо было объяснять, в чьи руки он попал. В его голове, среди путанных мыслей и не сформулированных фраз, четко вырисовывалось в тот момент лишь одно страшное для всего живого понятие: «СМЕРШ». Этим все было сказано. В штабе, куда его доставил конвой, начальник СМЕРШа попытался доказать причастность Михаила к немецкой, а позже и к румынской разведке. Но, не добившись от задержанного «правдивых показаний» Михаила посадили под арест.

    «На последнем допросе, потерявший всякую надежду на снисхождение, в последнем своём слове, которое обычно дают, перед приведением приговора в исполнение, я сказал: «Немецким или румынским шпионом не может быть простой еврей и вы знаете почему!» На что мне ответили, что если я буду касаться национального вопроса, то меня привлекут по 58-й политической статье. По этой статье отправляли в исправительно-трудовые лагеря на длительные сроки. Я этого боялся больше смерти. В июле 1944 года состоялось открытое заседание Военного трибунала 252-й стрелковой дивизии. При таком показательном заседании я думал, что мне грозит расстрел. В своем последнем слове я не просил снисхождения по поводу своей годности к строевой службе, признал себя виновным и просил дать мне возможность искупить свою вину кровью» (из дневника М.А. Аллера)
    Военным трибуналом 252-й стрелковой дивизии Михаил Аллер был осужден на 10 лет лишения свободы с отбыванием срока в исправительно-трудовом лагере и лишения воинского звания «младший лейтенант». Учитывая военное время и характер его преступления, а также тяжелое ранение, полученное в начале войны, этот срок был заменен на три месяца штрафного батальона. Как ни странно он был рад такому повороту событий, и объявленный приговор встретил с чувством облегчения. Лучше погибнуть в бою, думал он, чем замерзнуть где-нибудь на лесоповале или быть растерзанным кучкой зеков в лагерном бараке. После суда Михаила освободили из-под стражи и одного без конвоя с сопроводительным письмом направили на передовую в 15-й отдельный штрафной батальон. Ему было известно, что такой срок в штрафных частях пробыть невозможно. Чтобы искупить свою вину кровью, быть убитым или раненным, в штрафных частях времени много не надо. В августе 1944 года батальон из района боевых действий города Ботошаны был переброшен в район города Яссы. Стояла жаркая погода с температурой до 40 градусов.
    «Мне снова выпало тяжелое испытание – с искалеченной ногой при такой жаре совершить суточный марш с полной выкладкой. Кроме того, на нервной почве и от грязи мои ягодицы покрылись фурункулами. Они причиняли мне дополнительные муки. От ходьбы с полной выкладкой мои кальсоны были в крови с гноем. Во время марша мне давали хлористый кальций и на привалах делали переливание крови. Моя нервная система и физические возможности были мобилизованы до предела на преодоление трудностей. Я страшно боялся снова отстать. Цель была одна – скорее искупить свою вину кровью» (из дневника М.А. Аллера)
    В ночь на 20 августа 1944 года штрафной батальон занял исходную позицию для атаки. Штрафникам выдали по сто грамм водки. Михаил почувствовал свежий прилив сил и энергии. После мощной и продолжительной артиллерийской подготовки, в которой приняли участие, в том числе и наши знаменитые Катюши, штрафники бросились в атаку. Им предстояло взломать мощную оборону отборных частей СС. Немецкие позиции были укреплены таким образом, что, несмотря на мощный артиллерийский огонь, полностью разрушены не были и противник ответным огнём встретил наступление наших войск. Штрафники шли на немецкие позиции в полный рост, невзирая на разрывы снарядов и мин, не кланяясь пулям. Падали вокруг только убитые и раненные. В руках Михаила Аллера была катушка кабеля и автомат фото 31. Вслед за штрафниками в атаку устремились части какой-то неизвестной Михаилу стрелковой дивизии. К его удивлению, никакого заградотряда за спинами штрафников не было. «Значит, в спины нам никто стрелять не будет»,- подумал он. Это открытие прибавило Михаилу новых сил. Ему на мгновение показалось, что боль, которая причиняла ему одни лишь муки и страдания, отступила. Вырвавшись вперед, незаметно для всех он оказался во второй траншеи противника. Обернувшись, Михаил Аллер увидел, как в первой траншее уже во всю шла рукопашная схватка. Эсэсовцы отчаянно сопротивлялись, не желая сдаваться в плен. Но наших бойцов ничто уже не могло остановить: лавина атакующих быстро заполнила траншею. В ход пошли штыки, саперные лопатки, кулаки. Михаил увидел, как один совсем молодой немец пытался выбраться из окопа, его растопыренные пальцы, цепляясь в насыпанную на бруствер траншеи землю, беспомощно соскальзывали вниз, оставляя за собой глубокие борозды. Складывалось впечатление, что кто-то или что-то препятствовало ему выбраться на свободу. После нескольких отчаянных попыток ему удалось освободиться от невидимых пут и оказаться на верху насыпи. Эсэсовец, вскочив с колен, пригнувшись, попытался преодолеть пятнадцатиметровое расстояние, отделявшее его до второй траншеи. Михаил увидел, как через мгновенье из того же окопа, следом выскочил солдат с покрытым пылью лицом. Из носа и ушей у него струилась густая черная кровь. Михаил заметил, что боец был без ремня, а на его теле болтались обрывки разодранной гимнастерки. Вместо винтовки в руке у него была саперная лопатка, впечатляющий аргумент у штрафников. Неожиданно сбоку от Михаила раздался чей-то крик: «Связист!» Кто-то пытался его о чем-то предупредить, но он не мог оторвать свой взгляд от двух движущихся в его сторону фигур. Всё произошло слишком быстро: в считанные секунды, в нескольких прыжках штрафник очутился за спиной убегавшего эсэсовца. Своей увесистой ладонью штрафник заставил немца оступиться, подставив под удар свою голову. Этого было достаточно, для того, чтобы со всего размаху рубануть лопаткой по его «гусиной» шее. Удар пришёлся под самое основание черепа. Михаилу показалось, будто бы он услышал хруст разлетевшихся шейных позвонков. Голова немца беспомощно завалилась в сторону, повиснув на мягких тканях его шеи. Сплюнув кровавую, перемешанную с землёй густую слюну, «упёртый» победитель, склонился над агонизирующим телом, пытаясь довершить начатую им кровавую расправу. Вдруг, в нескольких метрах от того места, где укрылся Михаил со своей катушкой, «заработал» фото 32 крупнокалиберный пулемет. Первой же очередью, почти в упор немец расстрелял первого, кто попался в прорезь его мушки – штрафника, склонившегося над своей жертвой. Михаил понимал, что следующая очередь накроет наступавшие цепи, в которых уже успели перемешаться все: штрафники, солдаты из той безымянной дивизии и эсэсовцы, которые так не хотели сдаваться в плен. Михаил вспомнил про свой автомат, из которого в том бою он не выпустил ни одного патрона. Приготовив к бою своё оружие, Михаил обнаружил, что затвор заклинило от попавшего в него осколка. Надо было принимать какое-то решение. Любое промедление с его стороны могло обернуться для наших наступавших частей новыми потерями. Оказавшись ближе всех к немецкому пулеметчику, Михаил решил своими силами уничтожить его. Незаметно подкравшись к нему со спины, Михаил прикладом автомата оглушил, как потом выяснилось, эсэсовского офицера. Этого времени оказалось достаточным, для того, чтобы наступавшие части штрафников и стрелковой дивизии из первой траншеи, поднялись в атаку. Вооружившись трофейным парабеллумом, перекинув через плечо катушку с телефонным кабелем, Михаил Аллер оказался впереди наступавшей цепи. В том бою он уничтожил еще трех эсэсовцев. Этот факт, в дальнейшем сыграет в его судьбе не последнюю роль.
    «Вскоре в 15-й отдельный штрафной батальон поступил приказ Командующего 2-ым Украинским фронтом Малиновского о досрочном освобождении без ранений особо отличившихся. В их число попал и я. Мне предложили остаться в штрафном батальоне на штатной должности командира взвода связи. От этого предложения я отказался. Мои физические возможности оказались на пределе. В последнем бою я уничтожил четырех эсэсовцев, причем, один из них был офицером. При вынесении оправдательного приговора учли только трех рядовых, а про офицера как будто бы забыли. И тем не менее, обещанной награды я не получил, в воинском звании я восстановлен не был. Трибунал довольствовался тем, что, проявив героизм и находчивость, я возглавил в решающий момент атаку, чем обеспечил успешное наступление наших войск. В штрафном батальоне я пробыл 20 суток. С боевой характеристикой меня направили в штаб фронта. Военный трибунал 2-го Украинского фронта снял с меня судимость» (из дневника М.А. Аллера)

    Выписка из Центрального Архива Министерства Обороны
Определение
№ 398
1944 года сентября 13 дня, Военный трибунал 2-го Украинского фронта, в составе: Председательствующего – майора юстиции НОВИКОВА, членов – майора юстиции ДВОРНИКОВА и майора юстиции САВЕЛОВА,   при секретаре гв.мл.лейтенанта юстиции ЭНЮТИНОЙ, без участия Военного Прокурора, в открытом судебном заседании рассмотрено ходатайство командира 15 Отдельного штрафного батальона от 9 сентября 1944г. Об освобождении от наказания по приговору Военного трибунала 252 стрелковой Харьковской дивизии от 24 июля 1944 года – бывшего мл. лейтенанта АЛЛЕРА Михаила Абрамовича. Установил АЛЛЕР, Военным Трибуналом   252 стрелковой дивизии 24 июля 1944 года осужден по ст. 193 – 7 п. «д.» УК РСФСР к десяти годам лишения свободы с отбыванием в ИТЛ, с применением к нему примеч. 2   ст. 28   УК   РСФСР и лишением воинского звания «младший лейтенант».
Будучи в составе 15 Отдельного штрафного батальона,   АЛЛЕР в боях против немецких захватчиков проявил стойкость и отвагу, неоднократно под огнем противника   восстанавливал поврежденную противником связь, чем обеспечивал бесперебойность ее работы, лично он уничтожил трех немецких солдат, в бою смелый и устойчивый. Выслушав ходатайство и боевую характеристику на АЛЛЕРА, Военный Трибунал, руководствуясь ст. 461 УПК РСФСР ОПРЕДЕЛИЛ АЛЛЕРА Михаила Абрамовича освободить от назначенной ему меры наказания по приговору Военного Трибунала 252 стрелковой Харьковской дивизии от 24 июля 1944 года по ст. 193 – 7 п. «д.» УК РСФСР и на основании Указа Президиум Верховного Совета СССР считать не имеющим судимости.
ЦАМО,   оп.   795971с, д. 1 л-450

Дальнейшую службу Михаил Аллер продолжил в Румынии, в районе небольшого города Сибиу, в 12-м Отдельном полку связи при штабе 2-го Украинского фронта. В то время фронтовой штаб, который размещался в 100 километрах от передовой, обслуживали два полка связи 12 и 127. Жили связисты в комфортных условиях. Ушли в прошлое плохо отапливаемые землянки, сырость, вши, голод. Чистые постели, большие запасы продуктов, винные погреба – все это не шло ни в какие сравнения с тем, что пришлось пережить Михаилу Аллеру там, на Зайцевой Горе, в 42-м. Его мысли вновь и вновь возвращали в малярийные топи Шатина болота, откуда начала свой скорбный путь его дивизия, на склоны высоты, где она осталась лежать. После всего пережитого и синдрома штрафника, Михаил был морально подавлен. Его душевное состояние порой переходило от глубокой депрессии до крайних форм проявления агрессивности. Любая несправедливость в отношении тех, кто проливал свою кровь там, на передовой, гнил в окопах, испытывал голод и холод, могла перерасти в несоизмеримую ярость с непредсказуемыми последствиями. За свою чрезмерную открытость и вольнодумие его пугали переводом в кавалерийскую группу генерала Плиева, совершавшую рейды по тылам врага. Но Михаил прекрасно понимал, что второго штрафбата, а любое другое наказание он таковым считал, просто не перенесёт. Оставалось одно – пытаться контролировать свои эмоции и поступки.
Войну Михаил Аллер закончил 9 мая 1945 года под Братиславой в городе Модра. К тому времени 12-й Отдельный полк связи расформировали и Михаила направили служить в 129-ю гвардейскую стрелковую дивизию, в город Черновцы.
«Там я стал минометчиком-наводчиком 82-ти мм. миномета. Мне присвоили звание ефрейтора. Хотя уже настал долгожданный мир, война на Западной Украине продолжалась. Эта война велась советскими войсками и органами НКВД по уничтожению бандеровских банд – украинских националистов. В 1945 – 46 годах был самый разгар этой борьбы. Нас забрасывали в предгорья Карпат, в сёла Станиславской (ныне Ивано-Франковской), Тернопольской областей на автомашинах, а иногда транспортными военными самолётами. Пеших переходов не было. Особенно меня поразило и запомнилось проведение первых послевоенных выборов в Верховный Совет СССР 9 февраля 1946 года. Бандеровцы запугивали население, всячески пытались сорвать выборы. Ночью на белых хатах они углём писали, что на выборы пойдут только изменники и предатели, которых ждет смерть. Нам была поставлена задача обеспечить 100% явку на выборы. Во всех неблагополучных сёлах возникало силовое сопротивление, были усилены военные гарнизоны. Выборы прошли с 99,9 % результатом. Многие из нас в глубине своей души догадывались, благодаря чему были достигнуты такие результаты» (из дневника М.А. Аллера)

Еще полтора года Михаил Аллер боролся с бандеровцами и с другим националистическим отребьем. И только в декабре 1946 года по указу Президиума Верховного Совета СССР он был демобилизован.

«Напоследок мне, ветерану войны, хотелось подвести черту под сказанным, наболевшим, выстраданным, тем, что неизгладимо осталось в моей памяти. На вопрос, часто задаваемый мне: «Где было особенно страшно и трудно?» - я всегда отвечаю: «Самое незабываемое и страшное, что мне пришлось пережить - это кошмарный ад в апреле-мае 1942 года под Зайцевой Горой». На Памятном знаке 58-й краснознаменной Одерской стрелковой дивизии, на обратной стороне начертан боевой путь: Зайцева Гора – Корсунь-Шевченковский – Берлин – Прага фото 33. Это говорит о том, что совершенно неизвестная маленькая деревушка по боевым действиям приравнивалась к известным всему миру городам и битвам. Потери нашей дивизии под Зайцевой Горой на сравнительно небольшом участке фронта были в разы больше, чем во всех дальнейших операциях вместе взятых. Такого напряжения, которое я пережил под Зайцевой Горой, не было даже в штрафном батальоне. Мой однополчанин Кузнецов П.А. в своих воспоминаниях вот как даёт оценку пережитому: «В ходе «наступательных» боёв, я – лучший спортсмен школы, как многие другие бойцы, был доведён до полного физического и нравственного истощения. Кому я обязан своему головокружительному падению, при котором неспособен был даже реагировать на опасности бомбёжек, артиллерийских обстрелов и другие угрозы жизни? Кто гнал нас на бессмысленную смерть, пренебрегая даже примитивной стратегией? Бои под Зайцевой Горой в апреле-мае 1942 года - одна из бесславных страниц летописи Великой Отечественной войны…» Для меня и тех, кто чудом уцелел в той кровавой мясорубке, фото 34 Зайцева Гора осталась в памяти страшной трагедией и непонятной загадкой. И загадку эту придётся разгадывать уже новым поколениям…»

Опубликовано в журнале «Рейтар» № 51/ 2011 года

[1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8]